Roses are red, violets are blue. I'd rather have Sherlock, but you're okay too.
Плохо. Страшно. Больно.
Это когда тебя выворачивает наизнанку, словно что-то чужеродное подкатывает к горлу. Что-то мерзкое, липкое, дурманящее, и ты понимаешь, что это твой организм пытается отторгнуть, выплюнуть из себя эту любовь.
Это когда тебя безжалостно рвет, а ты жалеешь, что на земле остатки твоего завтрака и желчь, а не ошметки твоего жалкого сердца.
Это когда тебя колотит, ломает в лихорадке, и ты готов вцепиться зубами в любую деревяшку, лишь бы это, наконец, прошло.
Это когда ноги отказываются держать и, кажется, будто разваливаешься на кусочки, и даже болезненно радуешься, что теперь голова будет отдельно от грудной клетки, в которой в агонии бьется сердце.
Это когда пытаешься улыбнуться, а получается оскал, и ты сам боишься того зверя, что смотрит на тебя из зеркала. И появляется грязное, неприятное ощущение, что это, наконец, твоя сущность показала клыки, и теперь можно не притворяться чутким и милосердным.
Это когда в мыслях сплошная муть, и тебе тупо и больно, и даже думать не получается, и в голову словно ночная бабочка залетела, и трепыхается там, бьется. И на языке вертится одно имя, и, как бы ты не хотел, это имя придется вырывать из себя вместе с языком, соскабливать с памяти наждачкой, потому что оно уже с тобой, потому что его ты слышишь каждый день, потому что оно тебе дороже всего на планете, даже дороже себя. И тебе хочется кричать, плакать, биться в истерике, а ты сидишь в углу, обхватив колени руками, и только повторяешь имя и эти три слова.
Плохо. Страшно. Больно. Плохо. Страшно. Больно.
Это когда тебя выворачивает наизнанку, словно что-то чужеродное подкатывает к горлу. Что-то мерзкое, липкое, дурманящее, и ты понимаешь, что это твой организм пытается отторгнуть, выплюнуть из себя эту любовь.
Это когда тебя безжалостно рвет, а ты жалеешь, что на земле остатки твоего завтрака и желчь, а не ошметки твоего жалкого сердца.
Это когда тебя колотит, ломает в лихорадке, и ты готов вцепиться зубами в любую деревяшку, лишь бы это, наконец, прошло.
Это когда ноги отказываются держать и, кажется, будто разваливаешься на кусочки, и даже болезненно радуешься, что теперь голова будет отдельно от грудной клетки, в которой в агонии бьется сердце.
Это когда пытаешься улыбнуться, а получается оскал, и ты сам боишься того зверя, что смотрит на тебя из зеркала. И появляется грязное, неприятное ощущение, что это, наконец, твоя сущность показала клыки, и теперь можно не притворяться чутким и милосердным.
Это когда в мыслях сплошная муть, и тебе тупо и больно, и даже думать не получается, и в голову словно ночная бабочка залетела, и трепыхается там, бьется. И на языке вертится одно имя, и, как бы ты не хотел, это имя придется вырывать из себя вместе с языком, соскабливать с памяти наждачкой, потому что оно уже с тобой, потому что его ты слышишь каждый день, потому что оно тебе дороже всего на планете, даже дороже себя. И тебе хочется кричать, плакать, биться в истерике, а ты сидишь в углу, обхватив колени руками, и только повторяешь имя и эти три слова.
Плохо. Страшно. Больно. Плохо. Страшно. Больно.
(с)КоРолЕваМарГо